В кои-то веке Иван выспался. После очередного изнурительного раунда с бешеным количеством репетиций, премьера была дана первого, второго и третьего числа, а это означало, что теперь ему дана была неделя отдыха. В этот день ему нужно было заскочить в театр за всякими мелкими вещами, которые он там привык оставлять, в основном это был реквизит. Нечего захломлять гримёрку зря, ведь целых семь дней ему не придётся там жить днями и ночами. В приподнятом настроении с полной сумкой всякой актёрской ерунды почему-то ни в коем разе ему не хотелось садиться на электричку до дома, так что Брагинский решил прогуляться. В конце концов, и сумму он сегодня получил повыше ожидаемой, такое нужно было как-то отпраздновать.
В целом зима мало радовала Ивана. Конечно, и в ней есть своя красота, но снег почему-то всегда вызывал в нём какое-то тянущее чувство ностальгии, да и если говорить честно, едва ли можно было назвать эту ностальгию приятной. Бывали дни, когда оно чувствовалось тише обычного, бывало и тяжелее, но не существовала дня, когда Ваня не испытывал бы его вовсе. Чуть ли не с рождения чудилось ему что-то неприятное и чуждое в узорах мороза и белых полях. Наверное, поэтому весной он чувствовал себя всегда в особенно радостном расположении духа. Уже в марте город быстро избавлялся от снега, и к концу апреля почти полностью покрывался зеленью куда не глянь. Чем меньше снега, тем лучше чувствовал себя и Брагинский. Как будто второе дыхание открывалось, и жизнь сразу становилась ярче и краше. Может, и это можно было связать с его приподнятым настроением.
Он с улыбкой до ушей шёл вдоль старинных домов левого берега Гройсвана, вперемешку с ними натыкаясь взглядом на яркие билборды и прочую рекламу, особо ни о чём не задумываясь. Конечно, по сердцу ему больше были здания уровня театра – при малых сведениях об архитектуре, с первого взгляда ему было ясно, что здание старое и красивое, а не вот это всё кричащие в разных углах об урезанной цене носков, но в этот день даже подобные вывески не отталкивали взгляд.
Пока он так прогуливался, сам того не заметив, Брагинский успешно покинул привычный ему район и оказался в Хендриве. «Старый город», как он прослыл среди простых людей, ему был знаком скорее понаслышке. У него редко было время слоняться по Эффису просто так, а в Хендриве делать было просто нечего. Знал он точно только одно – кто-то загулялся. Хендрив как минимум в паре часов ходьбы от театра. Стоило ему об этом вспомнить, как усталость в ногах сразу же дала о себе знать. Сила самовнушения как она есть.
Однако именно сейчас обойти Хендрив Ваня бы не отказался. В конце концов, вид этого «старого города» не мог не радовать любителя древних вещей любого сорта. Можно даже было бы и в музей зайти. Сначала Иван хотел было так и сделать, но ноющая боль в ногах всё чаще напоминала о себе. Пройдя мимо кафе, Брагинский наконец узнал точное количество времени, которое он убил на этот пеший тур: целых три часа, если округлять. Ноги ныли вполне праведно. В кафе он хотел было и остановиться, но внезапно взгляд притянула к себе почему-то Капелла вдалеке. Иван, конечно, про неё слышал, но быть ему там не доводилось. Как ни крути, он не был католиком, и по неизвестной ему причине всё католическое Ване было не слишком по душе. Во время этих самых размышлений он внезапно вспомнил осеннее утро на катке с Олей. Там был какой-то её друг альбинос, кажется, Гилберт, священник по роду занятия. В общем и целом разговаривать лишний раз с людьми в таком хорошем настроении хотелось мало, испортят ещё, но проверить всё-таки его стоило. Оля, хоть и старшая, всегда отличалась наивностью, кто знает, может этот её друг просто ей наврал с три короба. Поздновато, конечно, это проверять, не один месяц уже канул в лету, но если он просто оглядит служителей и увидит там его, ничего с Иваном не станется, а за сестру станет спокойнее. Наметив себе такой план действий, Ваня продолжил свой путь до Старой Капеллы.
Достиг он её куда скорее, чем Хендрив до того – на всё про всё ушло не больше получаса. Несмотря на ноющие ноги, прогулка была что надо – архитектура района не могла не радовать, а снег таял чуть ли не на глазах. Да и навязчивая современность Гройсвана была «Старому городу» чужда. Сама Капелла, как и многие католические церкви, поражала своими размерами, сложностью постройки и некоторой угрожающей атмосферой. Такое здание очень сложно было не заметить. Стоило Ивану подойти к ней впритык, заходить внутрь сразу же расхотелось. Всё-таки не любил он католические церкви, отсутствовало в них что-то близкое ему, родное. Какие-то уж они слишком громоздкие и устрашающие, со всеми этими шпилями и статуями. Поэтому, раз уж настроение так переменчиво, он решил просто прогуляться по саду, ко входу в который он, собственно, подошёл, а после вернуться в то самое кафе. Не зря же он время тратил.
Однако не тут-то было. Около ограды он заметил-таки знакомую фигуру в сутане. Почему-то именно в этом облачении Гилберт показался ему особенно знакомым, что было абсурдно хотя бы из-за того, что он едва ли мог вспомнить, когда видел католических священников в реальной жизни. Он готов был дать руку на отсечение, что запомнил бы альбиноса-священника, но такого воспоминания у него в голове не нашлось, а чувство как будто бы той же снежной ностальгии всё равно не оставляло его. «Отдыхаю я, что ли, мало», – только и подумал про себя Брагинский, и хотел было уйти, как вдруг понял, что, несмотря на пока ещё зимнюю пустоту сада перед Капеллой, он не может найти взглядом выход. «Чёртовы католические здания», – мысленно высказав досаду, сам он продолжал дружелюбно улыбаться окружающему миру. Видимо, разговаривать с людьми всё-таки придётся, иначе он попадёт в глупую ситуацию и привлечёт к себе лишнее внимание. Подумать только, здоровый мужик ходит по саду и пытается найти выход, а знакомого в ноль проигнорировал! Проще уж поздороваться. Пришлось отложить первоначальный план в сторону.
– Приятного дня, святой отец, – подойдя к другу Оли, Иван, приветствуя, не стал называть его по имени. Хотя бы потому что не был уверен, что запомнил его правильно.

Озадаченность священнослужителя мимо внимания Ивана не прошла. Видимо, он и правда нанёс визит довольно неожиданно. Удивительно было, правда, сколько эмоций он вызвал своим появлением у своего знакомого, всё-таки, не то чтобы на катке уж больно много чего произошло, если Брагинскому ещё не изменяла ещё память. Так или иначе, он решил ничего не уточнять. Меньше знаешь, крепче спишь, если там вообще есть что знать, а в этом Ваня сомневался.
Зато свой приход имело смысл как-то пояснить. Если бы рядом была Оля, может, Иван бы и придумал какую-нибудь сомнительную историю о том, как частенько по выходным любит гонять по церквям, но за неимением старшей сестры под боком в подобной лжи сразу же отпадала надобность. Всё-таки прямолинейность была больше в стиле Брагинского, а раз смотаться по-тихому не вышло, уже бессмысленно было бы отпираться.
– Не то чтобы неожиданная, – в сочетании с простодушной улыбкой Вани любая его реплика почему-то начинала казаться какой-то угрозой, но он с этим своим видом речи давно свыкся, а от собеседников ждал понимания, раз уж они пытаются поддержать с ним беседу. – в Хендрив я и правда забрёл случайно, но сюда конкретно я пришёл не наобум. До последнего сомневался, что ты священник, не создаёшь ты такого впечатления. За Олю переживал.
Может, причина была в том, что общение никогда Ивану не давалось легко, может, тут было скрыто что-то ещё, но такие вещи, вроде бы грубые по содержанию, он привык говорить, улыбаясь, в самом благозвучном тоне. Для него подобное никогда не звучало обидно, да и почему должно – всего лишь констатация фактов. За неимением близких друзей, будучи кем угодно на сцене, во время общения в реальной жизни он всё ещё создавал впечатление запугивающего хама. Некому было особо поправить этот пункт в его биографии, а  при Наташе с Олей он всегда умудрялся вести себя порядочно.
– Думаю, мою убитую головушку заклинило, я как будто видел тебя уже где-то, – этого он, вообще-то, говорить не собирался, но само с языка слетело. Ну что ж, слово не воробей, да и, если уж по чести говорить, это и правда было второй причиной для его неожиданного появления возле Старой Капеллы, – не обращай внимания, у меня частенько дежавю в последнее время.
Окончание фразы и вовсе звучала по-идиотски, в конце концов, едва ли можно было получить дежавю от встречи с такой выдающейся личностью. Альбинос и священник как-никак, попробуй встретить подобное сочетание на улице. Однако то была правда чистейшей воды. Ваня с некоторых пор начал особенно часто замечать до жути знакомые лица прохожих, при том абсолютно незнакомых, чужих. «С некоторых», поскольку он не мог точно сказать, когда это началось, и вообще было ли когда-то иначе. Особенно тяжело было оставаться дома – там как будто сквозило каким-то чувством тоски ли, тяжести ли, но определённо чем-то неприятным в совокупности. Однако тут вполне может играть свою роль ужасный бардак в его немилой сердцу однушке, да и слабенькая звукоизоляция от шумных соседей. Прибираться у Ивана, конечно же, никогда не было времени, сил или того и другого вместе. Когда-нибудь обязательно, но не сегодня, и не на этой неделе отдыха точно. Наверное, потому-то домой его особенно не тянуло. Мысли о родной однушке сразу же получили хмурое отражение на лице Брагинского, но он быстро переключился обратно на радостную мину.
– А весна приятная, что не говори, хотя в саду у вас тут пустовато, – Ваня, зевнув, потянулся. Чистый весенний воздух, что с него взять, да и встал он ни свет ни заря, даром что выспался. Сразу как будто и мысли понурые отогнал от себя в сторону, – вам бы тут посадить чего, а то совсем уныло с этой махиной сочетается.
Под «махиной» Иван имел, собственно, саму Старую Капеллу. Нельзя, конечно, отрицать её красоты и внушительности, но в сочетании с зияющими чёрными дырами в саду она пугала ещё больше обычного. Если бы здесь не наблюдалось священнослужителей и прихожан, вовсе бы сошла за локацию к фильмам ужасов. Вполне возможно, это предвзятое воображение Брагинского сгущало краски, но даже вне вопроса между ним и католичеством, сад выглядел довольно осиротело.
– Хорошо, Гилберт, как скажешь, – «С именем угадал, славно», – а на исповедь бы, может, и пришёл, но только ведь я не католик.

Так или иначе, разговор всё-таки завязался. Хотя и маленький план Брагинского на полное игнорирование людей в этот день дал сбой, беседа не была такой уж изнурительной, и, вроде бы, даже шла гладко. Настолько, насколько с ним беседы вообще могли гладко идти.
– Поострее? Так церковь сильно не любит-… любишь, – с уважительной формы на простую перейти сразу для Ивана было довольно сложно. В конце концов, он был воспитан уважать представителей церкви чуть ли не до поклонения, святые люди же. Да и особенности родного языка не так легко игнорировать, – или просто на руку не чист?
Последнее, конечно, было сказано не всерьёз, скорее в шутливой форме. Для Брагинского представить, что священник, к какой бы религии он не относился, может промышлять чем-то, кроме своего сана, было немыслимо. Если говорить честно, он всегда думал, что святые отцы  живут исключительно общением с прихожанами, а в свободное время молятся где-нибудь в своих кельях, чуть ли не коленями на горохе, да и едят раз в пару недель. Это описание слабо увязывалось со встречей на катке, но про себя Ваня списал это на особенности католицизма, с которым он был знаком в разы меньше, чем со своим родным православием, а он и в последнем едва ли мог себя считать экспертом.
Не ускользнуло от Ивана и то, что Гилберт довольно странно отреагировал на его реплику про дежавю. Актёр есть актёр, мимика фактически его специальность, даром что чужая. Однако интерпретировал Брагинский её по-своему. Он сразу же решил, что собеседник подумал о чём-то мистическом или потустороннем, что никак не связано было с предметом беспокойства самого Вани. Призраков и суеверия обсуждать ему не особо хотелось. До кучи, Гилберт уж больно старался скрыть эту перемену лица и перевести тему, что Ивана устроило. О своих бедах распространяться не хотелось, он сам признать себе до конца не мог, что его беспокоит, а высказываться о таких вещах вслух всё равно как признать себя сумасшедшим, в бедах священника в свою очередь не был уверен. Нет-нет, он и без этого справиться, и без того куча причин, по которым он мог бы назвать себя ненормальным.
– Я актёр, Гилберт, в наших кругах редко упоминают священников,  – опять же прямо заявил Брагинский, – и я сомневаюсь, что ты частенько посещаешь театр, а заведения, где я провожу свободное время и подавно. Так что, видимо, совпадение, да и только. Слишком уж я обособленный, не успеваю следить за знаменитостями.
Прозвучало это куда более резко, чем в голове, но что поделать, так Ваня с людьми и общался. Стоило бы чем-то сгладить эти фразы, но ни одной идеи в голове не оказалось. К счастью, тема перешла к саду, а это уже куда дальше, чем все эти странные дежавю и прочее, и куда ближе к самому Брагинскому. Садоводом он не был, но слегка увлекался, кажется, в детстве. В конце концов, на ферме жил, грех не смыслить в этом хотя бы что-то.
– Каждый раз заново засаживаете? – лишний раз мужчина окинул взглядом окружающее пространство, – Или что-то многолетнее здесь всё-таки есть? Я, честно говоря, здесь впервые, так что понятия не имею, как это всё выглядит летом. А если зовёшь, то я зайду, если когда-нибудь появится время. – «Которого у меня никогда нет».
Взгляд привлекла река вдали, которая ещё виднелась из-за голых деревьев. Ваня смотрел в ту сторону скорее озадачено, чем всерьёз любовался открытым для себя видом. В географии он был плох с детства, а в Эффисе чаще гулял пьяным в непонятной компании, чем трезвым с целью просвещения, оттого совершенно не имел понятия о том, где какая протекает река, и как вообще передвигаться, хорошо ориентируясь только в заранее изученных маршрутах, а они никогда не имели пересечений со «Старым городом». Так или иначе, выглядела эта буйная неизвестная река, хоть и довольно печально, но довольно симпатично. Однако про себя Иван всё-таки сошёлся на том, что не хватает зелени.
– Православный, – оторвавшись от вида, Ваня снова перевёл взгляд на собеседника. Странный, всё-таки, выдался денёк, – ох, а исповедоваться долго придётся, и я сомневаюсь, что мои грехи мне так легко отпустят. – про себя он сразу же принялся перечислять всё то, в чём по его мнению он грешен, и осёкся на предложении зайти в капеллу, – Наверное… можно и зайти внутрь, да.
Вообще-то не особо Брагинскому хотелось заходить внутрь, и ему вполне было тепло на улице, но как-то не хотелось обременять собеседника, раз уж разговор так и не подошёл к концу. Не часто Ивану было с кем пообщаться, чтобы он раскидывался заинтересованными собеседниками, да и глупо будет заявлять, что его напрягают католические церкви.