Если однажды на улице мимо вас легко и быстро, словно бы и не касаясь земли вовсе, пройдет невысокая девушка, чей образ - кокетливо сдвинутая набок миниатюрная шляпка и наглухо застегнутое пальто - непременно натолкнут вас на мысли о мэри поппинс голливудских красавицах годов эдак пятидесятых, то, вероятнее всего, вам повезло столкнуться с Жюли Дерозье, спешащей на работу. Более внимательному наблюдателю, возможно, удастся распознать в ее легком шаге танцовщицу, однако походка – это единственное, что осталось у девушки от балетного прошлого.

Впрочем, будущего  в балете у нее тоже так и не оказалось.

Жюли всегда была тихим и спокойным ребенком, практически не причиняющим родителям хлопот, но отнюдь не кротким. Едва малышка научилась говорить, она с умилительной серьезностью отстаивала у взрослых свою точку зрения, без криков, без истерик, но с поразительной рассудительностью.  Поэтому, когда девочка, только-только окончив начальную школу, тихо и серьезно объявила родителям о своем желании связать дальнейшую жизнь с балетом, тем только пришлось развести руками и записать малышку в училище, уже давно смирившись с тем, что за все эти годы им так и не удалось переубедить дочь в чем-либо. Несмотря на то, что Жюли обладала необходимыми физическими данными, была усидчива и упорна, чем ближе становился выпуск, тем настойчивее преподаватели прочили девушке «глухой кордебалет», считая, что даже ее безупречная техника не могла компенсировать полнейшее отсутствие огня, искры (любого другого эпитета, которые так любили использовать учителя и от которых так воротило Дерозье) в танце. Пускай Жюли и верила в то, что упорный труд способен преодолеть что угодно, в глубине души она понимала, что наставники правы - девушка была совершенно беспомощна во всем, что касалось эмоционального взаимодействия и простого общения с людьми. Молчаливой и мучительно застенчивой Жюли с большим трудом давались попытки сойтись с людьми, и чаще всего она предпочитала держаться со всеми одинаково вежливо и на расстоянии.  Девочке никогда не удавалось вовремя находить слова поддержки  и сочувствия, а люди, которые легко и просто вливались в любую компанию, были для нее сродни фантастическим тварям магическим существам. Годы, проведенные среди юных балерин, этих эфемерных красавиц, которые за кулисами буквально исходили ядом и были способны на любую низость, лишь бы вывести конкурентку из строя, только способствовали ее замкнутости и нежеланию подпускать к себе кого-либо слишком близко. Таким же был и ее танец – она позволяла зрителям увидеть ровно столько, сколько считала нужным.
В ее жизни были и приятели, и хорошие знакомые, однако по-настоящему близких друзей завести ей так и не удалось – многих отпугивала ее сдержанность, которую ошибочно принимали за высокомерие, а одноклассники и вовсе за глаза называли не иначе как занудой. С романтическими отношениями у Жюли тоже как-то не сложилось, если только таковыми можно считать довольно продолжительную подростковую влюбленность в мистера Дарси (в исполнении Колина Ферта, разумеется). И, признаться, ее не особенно интересовала эта сторона жизни – девушка считала, что однажды все это ей удастся реализовать в танце. 
Но, как говорится, хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Когда девушка начала делать свои первые серьезные шаги на балетном поприще, в страшной автокатастрофе скоропостижно скончались оба ее родителя. Годы, что последовали за трагедией, обернулись для девушки, в один момент оставшейся в полном одиночестве, сущим кошмаром, бесконечными судебными тяжбами, стремительно утекающими деньгами,  а долговая яма тем временем становилась только глубже. Тех грошей, что полагались ей в качестве моральной компенсации, едва хватило на оплату первоочередных обязательств, а в голову напрочь опустошенной и разбитой Жюли уже давно закрадывались не самые радужные варианты разрешения всех этих проблем. Помощь пришла в лучших мелодраматических традициях – откуда не ждали. Одна из немногих подруг, которые остались у девушки к тому времени, узнав о бедственном положении Жюли, предложила пристроить ее в казино, где подрабатывала сама. С ее слов от девушки не требовалось практически ничего, а тому, что требовалась, она взялась ее учить самостоятельно.
Жюли, не верящая ни в альтруизм, ни в халяву, изначально отнеслась ко всей этой затее с присущим ей скептицизмом. Увы, девушка не умела ничего больше, кроме как танцевать, а неразрешенных проблем меньше не становилось и, в общем-то, ее уже не особо волновало, в насколько злачных заведениях ей придется добывать средства к существованию. На первых порах бывало всякое – попадались клиенты, полагающие, что девушки-крупье оказывали услуги и в несколько иной категории, попадались клиенты, полагающие, что те же сотрудницы несут личную ответственность за их мотовство, не раз попадались типчики, торжественно изобличающие мошенницу в лице Жюли (последняя категория где-то очень глубоко в душе почесывала ее самолюбие). Однако человек обладает чудным свойством привыкать ко всему, что, собственно и произошло с Жюли, для которой на тот момент резкая смена обстановки и отсутствие свободного времени стали настоящим спасением. Любая посторонняя мысль неизменно возвращала ее к укладу жизни, который был таким привычным и родным практически всю ее жизнь.

А в действительности ее больше нигде не ждали.

Жюли никогда не рассматривала свою нынешнюю работу как нечто перспективное и долгосрочное, в ее планах это был лишь вынужденный шаг, чтобы разобраться с тем снежным комом проблем, что свалился на нее, а затем снова вернуться в танцы. Однако шажочек затянулся. Неожиданно для себя Жюли обнаружила, что все то, чему она отдала годы изнурительных тренировок и своего свободного времени, с лихвой окупилось на новом рабочем месте: после восьмичасовых тренировок на пуантах, выстаивать долгие ночные смены казалось ей сущим пустяком, а своими отточенными и грациозными движениями девушка могла дать сотню очков вперед любому опытному дилеру. Карты и фишки так и порхали в тонких пальцах, а осанка всегда оставалась безупречно ровной – по-другому Жюли не смогла бы, даже если бы захотела. Заниматься тем, что давалось легко и практически без усилий, было для девушки в новинку и, незаметно для себя, Жюли как-то тихо смирилась со сложившимся положением дел и без особенных зазрений совести променяла сцену театра и огонь софитов на зеленое сукно и полутемные прокуренные залы, а пуанты – на колоду карт. С юных лет питая болезненную слабость к блеску и роскоши,  Жюли снова и снова возвращалась в этот мир звонких монет и громких имен,  в мир элегантных костюмов и изысканных платьев,  в мир, который был способен утолить ее жажду. Пускай и ненадолго.
Со временем девушке удалось встать на ноги, уйти работать в заведение, которое в миру называли «элитным», с долгами было покончено, и, трезво оценив ситуацию, Жюли пришла к выводу, что возвращаться в танцы для нее было уже слишком поздно – век балерины недолог, а возможность добиться чего-то большего была безнадежно упущена. На нынешнем месте неплохо платили (во всяком случае, ей вполне хватало на аренду небольшой симпатичной квартирки в хорошем районе и свои обожаемые винтажные платья), был даже возможен какой-никакой карьерный рост.  Увы, ее пути с той самой девушкой, которой когда-то фактически удалось вытащить Жюли из, казалось бы, безысходного положения, разошлись, связи были потеряны, и Дерозье так и не удалось отблагодарить подругу, о чем она временами грустила.

Это было единственным сожалением в жизни девушки со статью балерины.